Дихотомия «Свой/Чужой» и ее репрезентация в политической культуре Американской революции - Мария Александровна Филимонова
Итак, в своем обращении Дикинсон изображал канадцев народом, в принципе не отличающимся от американцев. Религиозные различия его не смущали. Он специально подчеркивал, ссылаясь на пример Швейцарии, что разная вера не может служить препятствием для жизни в одном государстве. К тому же, как и европейские просветители, он был убежден, что политические вопросы имеют для формирования единой национальной идентичности много большее значение, чем религия. Выражаясь выспренним языком Дикинсона, «возвышенная природа свободы ставит тех, кто объединяется во имя нее, превыше всех подобных вульгарных слабостей»[950].
Однако пропаганда, адресованная канадцам, естественно, отличалась от памфлетной литературы, рассчитанной на самих американцев. Американцы ощущали, что Квебекский акт приближает канадцев к прежней, французской национальной идентичности, тесно связанной в их представлении с концептом деспотизма. П. Генри в проекте обращения к королю утверждал: «Мы с радостью проливали кровь и тратили деньги для завоевания этой страны в последней войне, уверенные, что тем самым превратим опасного и враждебного соседа в британскую провинцию и укрепим интересы протестантизма и дело свободы. Потому наше изумление поистине огромно, когда мы видим, что эти обоснованные надежды обмануты, что папизм и законы Франции пользуются покровительством британского парламента»[951]. Это вызывало тревогу. Опасались, что Канада привлечет иммигрантов из католических и деспотических стран Европы, непомерно усилится и станет угрозой для соседних протестантских и свободных колоний[952]. Об этом писал в своем памфлете А. Гамильтон: «В силу природы гражданского правления эмиграция туда (т.е. в Канаду. – М.Ф.) из других британских владений и всех прочих свободных стран впоследствии прекратится. Огромные преимущества, обеспеченные римско-католической религии, остановят протестантов какой бы то ни было нации. В силу этого провинция будет заселяться исключительно папистами. Если в проведении в жизнь законов будут соблюдаться мягкость и умеренность, то природные преимущества этой плодородной развивающейся страны, в соединении со снисходительностью к их религии, привлекут потоки иммигрантов из всех римско-католических государств Европы; и наши колонии со временем окажутся окруженными бесчисленными множествами соседей, враждебных к нам из-за разницы как в религии, так и в форме правления»[953]. Опасались также союза канадцев и англичан против Америки. Массачусетский виг Дж. Куинси восклицал: «Как! Неужели мы, американцы, для того пролили столько крови и истратили столько денег, помогая Британии завоевать Канаду, чтобы теперь британцы и канадцы могли покорить нас?»[954]
Так возникает еще один образ Канады – уже не потенциального друга и союзника, а потенциальной угрозы.
Все эти страхи и тревоги сыграли определенную роль, способствуя перерастанию протестного движения в американских колониях в революцию. Так что если Квебекским актом Великобритания и сумела в какой-то мере умиротворить Канаду, этот же акт подталкивал Америку к независимости.
9.2. «Четырнадцатый штат»
Образ Канады в Американской революции переопределялся под влиянием экспедиции Континентальной армии, организованной весной 1775 г. 10 мая отряд массачусетской милиции под командованием генерала Бенедикта Арнольда и отряд партизан «Парни с зеленых гор» под командованием философа Итэна Аллена напали на форт Тайкондерога на границе Канады. Им удалось захватить гарнизон врасплох и взять форт без боя. «Но от чьего имени вы действуете?» – спросил ошеломленный комендант форта. «От имени Иеговы и Континентального конгресса», – отвечал Аллен[955]. На следующий день, также без боя, был захвачен и форт Краун-Пойнт, вместе с Тайкондерогой контролировавший озеро Шамплейн. Американцы рассчитывали превратить их в плацдарм для завоевания Канады. В июне 1775 г. в Канаду были направлены соединения Континентальной армии под командованием Филиппа Скайлера, Ричарда Монтгомери и Бенедикта Арнольда.
После начала Войны за независимость, как и прежде, Канада остается словно бы «нейтральной». Она никак не маркирована и может склониться в принципе к любому из полюсов бинарной оппозиции. Однако сама оппозиция меняется. Теперь уже бывшая метрополия рисуется оплотом деспотизма. Оппозиция французское/британское меняет смысл и уже не связана с противопоставлением тирании и свободы. На смену приходит новая бинарная оппозиция, в рамках которой Канада могла быть «революционной» либо «лоялистской». В целом, оба образа канадцев – и братьев, и врагов – сохраняются и в этот период.
В первый год Войны за независимость, впрочем, первый из этих образов безусловно преобладает. Канада воспринимается прежде всего как страна, которую надо спасти от деспотизма, а после провозглашения независимости США – как будущий четырнадцатый штат. Это отразилось и в первой конституции США – «Статьях Конфедерации». В норме для принятия в Союз нового штата требовалось согласие всех остальных штатов, и лишь в отношении Канады было предусмотрено право присоединиться к Союзу, как только она сама того пожелает (ст. 11)[956]. На основе этого образа строилась американская пропаганда во время экспедиции в Канаду в 1775 г. Всякая достаточно масштабная революция стремится развернуться в мировую, и Американская не была исключением. Канада казалась подходящим объектом для экспорта революции. Б. Арнольд определял цели американской экспедиции следующим образом: «воспрепятствовать несправедливым и деспотическим мерам министерства и вернуть свободу нашим братьям в Канаде»[957].
Канада в рамках этого образа рисовалась пространством хотя и «чужим», но дружелюбным. И это соответствовало действительности. Поначалу канадцы испытывали симпатию к американским повстанцам и оказывали им ощутимую поддержку. Все без исключения американцы – от командующего до рядового – отмечали доброжелательность местного населения. Майор Р. Дж. Мейгс, например, записывал в дневнике: «Канадцы постоянно приходят, чтобы выразить свое удовлетворение нашим появлением здесь»[958].
Арнольд, правда, меланхолически отмечал, что от канадцев все же трудно ожидать активной помощи, ведь они «так давно привыкли к рабству и до сих пор имели лишь слабое представление о ценности свободы, а потому от природы робки и недоверчивы»[959]. Действительно, число канадцев, вступивших в Континентальную армию, не превысило 500 чел.[960] Впрочем, канадский историк С.Д. Кларк резонно замечает по этому поводу, что фермеры на территории самих США редко проявляли больше патриотизма и симпатии к Континентальной армии, чем канадцы[961].
Особый интерес представляет образ Канады, сложившийся у американских солдат, участвовавших в экспедиции. Он многомернее и богаче красками, чем официальная пропаганда, и в то же время его основные черты задаются господствующими стереотипами, сформированными той же пропагандой.
В воспоминаниях солдат Континентальной армии Канада приобретает прежде всего черты экзотизма. Они отмечают невероятно холодные, по их понятиям, зимы, глубокий снег, вечную мерзлоту. Они пробуют березовый сок, пытаются писать на бересте[962]. В общем, они чувствуют себя в чужой
